Глаз человека можно сравнить с простеньким однолинзовым объективом, тогда как современные объективы
иногда имеют около дюжины линз. Дно глазного яблока выстлано светочувствительными элементами – палочками
и колбочками. А на матрице фотокамеры расположены сенсели – чувствительные к свету полупроводниковые
элементы, которые регистрируют количество квантов света и преобразуют свет в электрический заряд. Колбочки
умеют различать цвета, но только при интенсивном свете дня. Палочки приспособлены для работы в полутьме. Они
не воспринимают цвета, и потому для человека в темноте все кошки серы.
Матрица камеры в отличие от человеческих колбочек может воспринимать и фиксировать цвет в любое время
суток. Ей все равно, что светит с небосвода, – Луна или Солнце. Кстати, Луна только переотражает свет Солнца,
и потому ночные пейзажи цифровых камер так сильно отличаются от того, что видит человек. Цвета в них много, он
непривычно насыщен, на фотографиях это воспринимается как неестественная кислотность изображения.
Различия в устройстве зрения человека и «зрения» фотокамеры кроются в системе управления и обработки
информации, полученной от чувствительных элементов. Человеческий мозг постоянно анализирует полученные
от палочек и колбочек сигналы, постоянно наводит на резкость единственную линзу-зрачок, постоянно регулирует
экспозицию, закрывая или открывая диафрагму-зрачок, постоянно меняет фокусное расстояние объектива-глаза.
Словом, человек все время смотрит резкое, трехмерное, цветное кино про окружающий его мир, получая
необходимые сведения для принятия жизненно важных решений.
Фотоаппарат устроен иначе. Он способен фиксировать информацию в сложных для человека условиях, снимать
быстропротекающие процессы, которые не может фиксировать глаз человека, например, пулю в полете. Зато
процессор камеры не умеет самостоятельно интерпретировать полученную информацию. Фотографии на этапе
компьютерной постобработки, строго говоря, перестают быть документальными, потому что одну и ту же исходную
цифровую запись разные люди могут превратить в совершенно разные снимки.
У человека и у камеры есть только им свойственные слабости и достоинства. Человеческий мозг за тысячелетия
эволюции научился приспосабливаться к любому превращению света. Белую рубашку он сочтет белой даже при
свете костра или оранжевой натриевой лампы, даже если свет падает на нее через цветные стекла витража.
А матрица фотоаппарата – дама честная и беспристрастная – белую рубашку нарисует синей, если стекло витража
синее.
Для обычного человека свет солнца в полдень безоблачного дня белый, а для фотографа – это сложная смесь
белых лучей солнца и синих, рассеянных атмосферой. На практике это выглядит так: освещенная прямым
солнечным светом часть белой рубашки портретируемого передается камерой белой, а другая ее часть, находящаяся
в тени, – синей. И кожа лица того же человека в тенях выглядит синюшной. Это происходит потому, что теневую
половину кадра освещает синее небо.
В разгар московского лета при смоге от горящих торфяников и довольно сильной облачности в середине дня,
когда свет с трудом пробивался через самый короткий слой атмосферы, качали жениха. При этом до матрицы
фотоаппарата добиралось максимальное количество ультрафиолетового излучения. Свет рассеивался кучевыми
облаками, но синяя составляющая в освещении все-таки очень заметна. Если присмотреться к затененным белым
поверхностям, это становится очевидным – они окрашены в синие и фиолетовые тона, благодаря чему краски в тенях
выглядят слегка грязноватыми и выбеленными. В пленочные времена, когда снимали на слайд, полуденная сиеста
была мертвым временем для пейзажистов. Снимали только в том случае, если охотились за возможностью передать
особое состояние природы – полуденность. Я же снимал потому, что у меня выбора не было. При обработке
пришлось столкнуться с заметной синюшностью кожи персонажей и подкорректировать этот дефект, причем
отдельно исправлялись кожа и одежда.
Еще один забавный пример того же явления, но используемого как изобразительный прием, меняющий
представление зрителя о привычном положении вещей. Все знают, что серая ворона – серая, но оказывается
не всегда.
Июль. Час пополудни – время синюшных и разбеленных кадров, которое для цветной фотографии
противопоказано. Снимал потому, что была довольно сильная облачность, свет казался мне рассеянным, не синим.
Кроме того, хотелось проверить на деле усовершенствованный следящий автофокус новой камеры. Он
действительно оказался очень быстрым. Ворону я снял навскидку, да еще и вслепую. Летящую птицу рассмотреть
невозможно, слишком быстро мелькают эти создания перед глазами. Зато в процессе обработки увидел много
интересного. Серая ворона оказалась вовсе не серой, а почти синей, словно бы металлизированной. Обычно мы
видим птиц снизу на фоне неба, при таком освещении ни о каком цвете и говорить не приходится. Но на сей раз я
стоял на пригорке и снимал ворону сверху в момент посадки, когда она распустила все свои закрылки для
торможения. Обратите внимание на перья левого крыла – они наполовину серые, наполовину синие в зависимости
от угла, под которым зеркальная поверхность перьев обращена к небу. Если угол падения и угол отражения совпадут
с дырой в облаках, фотоаппарат запечатлеет синее перо. А если перо отразит серое облачное подбрюшье, то и цвету
взяться будет неоткуда. Впрочем, и фон, сам по себе бесцветный, окрасится в полном соответствии с законом
отражения света: угол падения равен углу отражения. Мораль этой истории проста – серые вороны серы только
тогда, когда вокруг все серое.
Источник: Георгий Розов. Свет и цвет в фотографии
